Законодательный акт, разработанный Минюстом по поручению президента или правительства, и уже принятый нижней палатой парламента, возник не на пустом месте: это механический перенос на узбекистанскую почву части европейских правил о защите персональных данных, без какого-либо их критического осмысления, и без учета возможных отрицательных результатов такого решения.
Образцовый стандарт
Что же представляют собой вышеупомянутые европейские правила? Если коротко - совокупность правовых норм, регулирующих сбор, хранение, использование и передачу персональных данных людей в странах Евросоюза (ЕС) и Европейской экономической зоны (ЕЭЗ). Серия директив, устанавливающая эти нормы, - Общий регламент ЕС о защите данных (GDPR - General Data Protection Regulation), вступивший в силу в 2018 году. Предшественница GDPR – принятая в 1995 году директива «О защите физических лиц при обработке персональных данных», впервые на уровне ЕС постановившая, что публикация фото требует согласия.
В соответствии с GDPR, любое изображение, на котором можно узнать человека, относится к его персональным данным. Это касается лица, фигуры и любого другого признака, позволяющего определить личность.
Согласие на фотосъемку необходимо, если фото используется в коммерческих целях (реклама и т.п.), если человек в центре кадра и легко узнаваем; если фото публикуется в интернете или передаётся третьим лицам; особенно - если на снимке дети, так как они относятся к уязвимой категории (согласие дают родители или законные представители). При этом согласие должно быть добровольным - без давления; осознанным - человек должен понимать, где и как снимок будет использован; явным - лучше письменным или хотя бы зафиксированным (например, форма согласия на съёмку). Человек имеет право отозвать своё согласие в любое время.
GDPR допускает съёмку и без согласия, если фото делается в общественном месте, и человек - не главный объект, а часть общей сцены (например, толпа на улице, демонстрация, концерт); если съёмка имеет журналистскую, художественную или научную цель - при этом важно, чтобы не нарушались права и достоинство людей; если фото используется в личных целях, не для публикации.
Но даже в этих случаях нужно соблюдать уважение к частной жизни. Например, публиковать уличный портрет ребёнка без согласия родителей рискованно, так как публикация детских изображений без разрешения почти всегда считается нарушением.
GDPR установил общие принципы, но детали, в том числе что считать «общественным местом» или «общественной надобностью» в каждой стране определяют по-своему. Например, в Германии и Франции фотограф не может публиковать чей-либо портрет без разрешения, даже если фото сделано на улице. В Великобритании можно снимать публичные сцены, но если человек возражает против публикации, фотограф обязан удалить снимок или нигде не размещать его.
Примечательно что в 2020 году само же Министерство юстиции Узбекистана указало, что в ряде стран - Аргентине, Австрии, Бельгии, Дании, КНР, США, Израиле, Италии, России, Швеции и других - для фото- и видеосъемки НЕ ТРЕБУЕТСЯ РАЗРЕШЕНИЯ ЛИЧНОСТИ, а в Бразилии, Испании и Швейцарии требуется. (При этом вряд ли кто-нибудь скажет, что в большей части стран из первой группы права граждан хуже защищены.)
Последствия принятия закона, ориентированного на европейские стандарты, можно разделить на несколько аспектов.
Культурный
Фотосъемка на городских улицах относится к формам культурного самовыражения, а само стрит-фото – к особому творческому жанру, который, правда, не всегда возможно отличить от репортажной и документальной фотографии.
В ряде развитых стран, в том числе в США, установился настоящий культ стрит-фотографии. Имена «великих» из разных частей света приобрели мировую известность: Анри Картье-Брессон, Робер Дуано, Юджин Смит, Роберт Франк, Йозеф Куделка, Гарри Виногранд, Алекс Уэбб, Брюс Дэвидсон, Ричард Сэндлер, Дайдо Морияма, Брюс Гилден, Мартин Парр (разумеется, исчерпывающий список составить невозможно).
Важнейшее свойство уличной фотографии, а часто и репортажа, – ловля мгновений, спонтанность, то есть, съемка без чьего-либо разрешения. Съемка же по согласованию – это как фото на паспорт; как правило, она скучна и редко вызывает подлинный интерес. Самые удачные фотоснимки «уличных» авторов составляют «золотую» основу изобразительного культурного фонда любой страны, становятся её узнаваемым выставочным лицом.
Ташкентский трамвай в 1928 году. Фото Макса Пенсона или приписывающееся Максу Пенсону
Власти Узбекистана, конечно, могут возразить, что они, мол, всего лишь намереваются обеспечить защиту персональных данных граждан, - как в Европе. Но вот чем может обернуться подобная «защита».
В советское время был широко известен феномен литовской школы фотографии - одного из самых ярких и самобытных явлений Восточной Европы второй половины 20-го века. В СССР фотография тогда в основном выполняла идеологическую функцию, но в Литве в 1950–1960-е годы появилась группа увлеченных людей, снимающих именно художественные фото, - Антанас Суткус, Александрас Мацияускас, Ромуальдас Пожерскис, Альгимантас Кунчюс, Римантас Дихавичюс, Ромуальдас Ракаускас, Виргилиус Шонта, Виталий Бутырин, Витас Луцкус и еще несколько человек; все они входили в новосозданные фотоклубы.
Пользуясь покровительством тогдашнего руководства республики, объединение литовских фотографов, создало особый визуальный стиль - поэтичный, созерцательный, глубоко человечный. Литовская чёрно-белая фотография показывала окружающую жизнь - деревни, пейзажи, лица - без лозунгов, через настоящие человеческие чувства. В 1970–1980-е литовские фотографы добились международного признания: их выставки проходили в Польше, Чехословакии, Германии, Франции.
После распада СССР всё это стало умирать, сначала из-за прекращения финансирования и закрытия клубов. А в 2004-м, после вступления в Евросоюз, Литва приняла европейские нормы защиты личных данных, запрещающие публиковать фото людей без их согласия, особенно если их планируется использовать в СМИ, на выставках, в книгах. Для фотографов это стало сильнейшим ударом: съемка потребовала юридического согласия, чего в документальной уличной фотографии достичь было почти невозможно. В результате литовская школа фотографии, создавшая славу послевоенной Литве, приказала долго жить. Если в советское время фотографам удавалось обходить цензурные запреты, то при демократии их добили бессмысленными бюрократическими ограничениями.
Но вернемся к закону, проходящему трехступенчатый процесс принятия в Узбекистане, и обратим внимание на содержащийся в нем запрет съемки детей и подростков без согласия одного из родителей или опекуна. Конечно, всё это подается под соусом их защиты, однако в действительности фотографы спокойно снимали и детей, и взрослых во всем мире, в том числе в Средней Азии, едва ли не с момента изобретения компактных репортерских камер, и никакого вреда это никому не причинило, - пока политиков в Европе не озарило, что это, оказывается, попрание личных прав.
На самом деле ни о какой реальной защите тут речи не идет. Дети, подростки – неотъемлемая часть городских улиц, кварталов, обязательные участники едва ли не всех фотосессий. Они запечатлены на множестве известных снимков, которые, иногда поднимаясь до уровня фотографических шедевров, в течение долгого времени «представляют» страну. Узбекистанские же власти, в лице Минюста и депутатов Олий Мажлиса, как бы провозглашают: «Отныне в нашей стране таких фотографий больше не будет».
Братья. Улица доктора Лесэна в Париже, 1934. Фото Робера Дуано
Еще из версии законопроекта, опубликованной в марте этого года: «Запрещается устанавливать камеры видеонаблюдения и снимать лиц в местах, требующих частичного или полного отсутствия одежды».
Как видите, формулировочка в духе «казнить нельзя помиловать» - этот пункт можно истолковать и как запрещение на установку видеокамер и последующую съемку этими камерами в местах частичного или полного раздевания (например, в кабинках для переодевания, в банях, на пляжах), то есть, дело касается только видеокамер. А можно расширенно - и как запрещение на любую съемку в этих местах - «Запрещается (…) снимать там [в том числе на фотоаппараты и смартфоны]». Разница существенная. При этом пляжи, плавательные бассейны и стадионы, куда люди приходят вполне добровольно и раздеваются в той мере, в какой желают сами, – полно или частично - не только являются общественными местами, но и излюбленными зонами съемки фотографов – как тех, что обеспечивают отдыхающих фотографиями на память, так и снимающих там свои репортажи, стрит-фото.
Добавлю, что в Германии и Франции запреты сильно ударили по уличной фотографии, ослабив её как жанр, при том что Франция на протяжении всего 20-го века считалась «фотографической страной», там работали многие выдающиеся мастера, там базируется ряд знаменитых фотоагентств, в частности, центральный офис агентства Magnum. Теперь же европейские фотографы, в том числе литовские, ездят на съемки куда-то в Азию и Африку, где еще не успели повводить нелепых ограничений. Зато в США стрит-фотографию никто и не думает ущемлять - там она по-прежнему на высоте. Так что вряд ли Узбекистану следует слепо копировать чужой опыт, тем более неудачный.
Исторический
В советское время в Узбекской ССР, как и во всем Союзе, уличная съемка вызывала подозрение, за попытки «очернения» можно было здорово поплатиться. Из признанных фотографов 1920-1950 годов – Худойбергена Диванова, Георгия Зельмы и Макса Пенсона – первый был расстрелян, а последний уволен из газеты, где работал. При этом собственно стрит-фото у них было мало – такие снимки было труднее опубликовать, газетам требовались отчеты с разных «мероприятий» - парадов, торжественных собраний, открытий промышленных объектов и прочего в этом духе, снимать на улицах было небезопасно.
Во время войны несанкционированная фотосъемка оказалась вообще запрещена, а для корреспондентов установили жесткие правила: показывать только то, что вдохновляет людей на борьбу с врагом; это ни в коем случае не должны были быть картины отступления, беженцев, всего, что свидетельствовало бы о военных неудачах, поражениях. Фотокорреспондент, Борис Кудояров, родом из Ташкента, в блокадном Ленинграде сфотографировал тела погибших горожан, за что его впоследствии едва не расстреляли. Единичные серии вроде сталинградских репортажей Георгия Зельмы не могли передать весь масштаб происходящего, так что, по словам фотографа Евгения Халдея, советские фотографы войну не сняли.
Самарканд, начало 1960-х. Фото Фаата Янышева
Города Узбекской ССР в 1950-1970-х в стрит-фотографии отражены слабо, явно недостаточно. К съемке на улицах по-прежнему относились настороженно – человека с фотоаппаратом могли задержать и подвергнуть разного рода санкциям. Правда, и тогда находились отдельные энтузиасты, например, ташкентец Фаат Янышев. Но большей частью окружающую реальность снимали заезжие иностранцы такие как швед Георг Одднер.
В 1980-е в республике, как и по всему Советскому Союзу стали возникать фотоклубы, в них выдавали «корочки», благодаря которым члены клубов получали гарантию безопасности. Правда, вклад их в стрит-фотографию вряд ли можно назвать значительным. В итоге за все эти десятилетия – а Ташкент уже был большим городом, «миллионником», - жизнь в нем никто толком так и не запечатлел (именно жизнь людей – не здания).
В конце 1980-х-1990-е – в горбачевскую «перестройку» и в первые полтора десятилетия независимости - снимать стало легче, но после «андижанских событий» 2005 года гайки вновь стали закручивать. Людей с фотоаппаратами начали задерживать. Апофеозом воцарившегося маразма стал суд над ташкентским фотографом Умидой Ахмедовой, которую в 2010 году судили за клевету на узбекский народ посредством документальной фотографии (об этом здесь и здесь).
С 2016 года, после прихода к власти нынешнего президента, наступила новая оттепель. Фиксировать уличную жизнь опять стало возможно, а глупый запрет на съемку в метро в 2019-м отменили. Но, как я уже писал, через четыре года начались очередные попытки ограничения свободы фотографии, в этот раз под предлогом защиты персональных данных. Которые, две недели назад и привели к принятию нижней палатой парламента ограничительного закона. Будущее стрит-фотографии в Узбекистане вновь оказалось под вопросом.
Экономический
В экономическом плане никакой выгоды от принятия нового закона не предвидится, зато ущерб может стать весьма осязаемым.
В последние годы правительство декларирует намерения развивать сферу туризма, приносящую хорошие деньги, чтобы превратить эту отрасль в один из базовых столпов экономики. По данным Госкомтуризма, в 2021 году страну посетили примерно 5,2 млн человек, в 2023-м - 6,6-7 млн, 2024-м – 8,2 млн. (Похоже, правда, что для улучшения отчетности, сюда включены и транзитники, и вообще каждый, кто по своим делам посещал Узбекистан.)
В настоящее время в стране действует сразу несколько программ по расширению туристической сферы. Ключевые из них:
Концепция развития туризма Узбекистана 20192025 гг. Задача: «увеличить объём туристических услуг как минимум в 10 раз за следующие 5 лет»; упор предполагалось делать на инфраструктуру, использование культурно-исторического наследия;
Стратегия развития туризма Узбекистана до 2040 года. Цели: довести число гостей примерно до 20 миллионов в год, долю туризма в ВВП до примерно 7 процентов;
Специальные президентские указы и решения. К примеру, указ «О мерах по резкому увеличению туристических потоков и расширению услуг туризма в 2025-2026 гг.».
Как вводящиеся запреты могут отразиться на общении иностранных туристов с узбекистанцами, особенно с представителями силовых органов, легко можно себе представить. Наивный иностранец начинает щелкать фотоаппаратом, фиксируя всё, что на его взгляд интересно, тут его хвать - штраф и конфискация техники. В том числе «умных очков», только-только выбрасываемых на мировые рынки, если он, конечно, вздумает прихватить их с собой. Через месяц другой об этом будут знать абсолютно все турфирмы.
«Скоро Apple, Samsung и другие мировые бренды сотовых телефонов будут выпускать новые серии гаджетов без камеры для Узбекистана и Афганистана», - спрогнозировал один из интернет-комментаторов.
В общем, можно не объяснять, что введение лишних запретов – действие по отношению к иностранным туристам недружелюбное и фактически подрывающее заявленные намерения властей по развитию этой индустрии.
Хоровод. Гарлем, Нью-Йорк, 1946. Фото Тодда Уэбба
Юридический
В качестве члена ЮНЕСКО Узбекистан обязался соблюдать Конвенцию ООН 2005 года «Об охране и поощрении разнообразия форм культурного самовыражения», вторая статья которой заявляет о свободе художника выбирать формы культурного и художественного самовыражения.
Цитата: «Охрана и поощрение культурного разнообразия возможны только тогда, когда гарантированы права человека и такие основные свободы, как (…) свобода …информации (…), а также возможность для отдельных лиц выбирать формы культурного самовыражения». А это из статьи 3, уточняющей определения: «Формами культурного самовыражения» являются такие формы самовыражения, которые представляют собой результат творчества отдельных лиц, групп или обществ и которые имеют культурное содержание». То есть, и документальная, и репортажная, и уличная фотография.
Еще один существенный пункт: под использованием изображения в новом законе понимаются не только его «разглашение, демонстрация, распространение, публикация», но и «хранение», «обработка». Словно это наркотики, оружие или взрывчатка. Возникает естественный вопрос: а представители Минюста часом не охренели? Может, сразу поставить знак равенства между фотографами и террористами?
Конечно, вряд ли узбекистанские парламентарии нарочно стараются навредить своей стране, скорее всего, в силу глубокой невежественности, они просто не понимают, что творят. Но «на выходе» получается ровно то же самое.
Похоже, ни в Минюсте, ни в Олий Мажлисе не имеют ни малейшего представления, как журналисты или блогеры готовят репортажи. Для этого приходится как минимум несколько часов, а то и весь день снимать массу людей; затем отбираются самые удачные кадры, которые впоследствии и используются. Фотожурналист не может ходить и предлагать встречным-поперечным подмахнуть контрактик, чтобы он смог их сфотографировать, - тогда он не снимет вообще ничего, у него будет ноль снимков с изображениями людей. Если же снимать без контракта, то, в соответствии с готовящимися установлениями, сфотографированный человек может заявить, что никакого согласия не давал, и пусть ему возмещают моральный ущерб. То есть, фактически это запрет на уличную фотосъемку.
Получается, что Минюст и депутаты вторглись в чужую сферу деятельности, в которой они абсолютно ничего не смыслят, однако пытаются ее «регулировать», да так, что после этого она начинает загибаться.
Если бы власти действительно озаботились защитой прав личности (персональных данных), то было бы вполне достаточно отрегулировать разницу между общественным и личным пространствами. В общественных пространствах (улицы городов и поселков, жилые кварталы, базары, торговые центры, парки, пляжи, бассейны, стадионы, прогулочные зоны) съемка – без ограничений. Не нравится – сиди дома. Лучшие из этих снимков впоследствии имеют шансы стать культурными символами страны. Частное же (приватное) пространство - это дома и квартиры людей, раздевалки, душевые, бани, туалеты и медучреждения, где люди раздеваются полностью или частично, - здесь у присутствующих необходимо спрашивать согласие.
Следовало бы предусмотреть и то, что коммерческая съемка, когда человек используется как модель, тоже должна быть согласованной, желательно, на основе договора. Фото жертв преступлений – только с согласия. И всё, больше ничего «регулировать» не надо.
Закон как реклама
В попытках доискаться, откуда растут ноги у нового закона, в интернете высказывается множество мнений и предположений, в основном сводящимся к объяснению, что это делается ради прикрытия силовиков, в том числе автоинспекторов, обеспечивающих выполнение спускаемых им планов по штрафам, поступающим затем в местные бюджеты.
Однако соответствующий закон в январе этого года уже принят, в соответствии с ним в КоАО введена статья 195-2, грозящая карами за «распространение фото- или видеозаписи, сделанной в момент выполнения сотрудниками правоохранительных органов своих служебных обязанностей (…), в искажённом виде, которое МОЖЕТ привести к их дискредитации». (О неоднократных попытках проталкивания запрета на «дискредитацию» мы рассказвали здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь). В проекте же закона о запрете съемки людей без согласия, обнародованном в марте 2025-го, содержалось положение, что представителей власти снимать можно. Правда, не исключено, что из варианта, принятого депутатами нижней палаты, оно уже исчезло – ведь общественного обсуждения «доработанного» проекта не было.
Выгода для властей тут, конечно, есть, но извлекать её они планируют не напрямую. Принимая закон, они как бы дают сигнал: «Смотрите, не так-то у нас всё плохо, - вот, мы развиваемся, проводим реформы по западному образцу». Заметьте, что их самих всё это никак не затрагивает – речь идет не о необходимости честных выборов или чем-то подобном, функция нового закона только в одном – чтобы потом годами можно было долдонить о введении европейских правовых норм. Так же было и во времена Каримова, например, принятие хабеас корпус (судебная проверка законности задержания) позволило потом лет пять отбрехиваться от критики, утверждая, что в ходе реформ «имплементируются общепризнанные правовые нормы». Проблема в том, что на сей раз для дымовой завесы избран провальный, ошибочный образец.
Подведу итоги: сегодня в Узбекистане сохраняются неплохие возможности по одному из творческих направлений, и было бы крайне неразумно терять их, утрачивая целый культурный пласт, из-за банальной попытки «обеления» имиджа.
Статьи по теме:
Голос Джельсомино: «Закон, открывающий простор для коррупции»